Бабушкино наследство

От Бабушки Брони мне много чего досталось в наследство.
До сих пор я покрываю в Субботу стол ее потрясающей красоты скатертями и зажигаю свечки в ее подсвечниках. Они простые - латунные. Когда мы носили всякое барахло на комиссию, чтобы нам разрешили его вывести из России я нахально наврала про эти подсвечники, что они сделаны на заказ. Благо еще и номер какой-то там был написан снизу. Комиссия преглянулась. Они все были специалистами и про каждую вещь знали точно год ее изготовления. Но ничего не сказали, и разрешили вывести. По правилам нельзя было вывозить ничего, сделанного до 1945 года, но никакой ценности ни для кого, кроме меня в подсвечниках не было.
Обручальное кольцо Бабушки Брони я продала Петьке и он меня им взял в жены. Так я с ним и хожу. [Правды ради, надо сказать, что он это сделал два раза. Первый кидушин, сработаный на скорую руку, очень быстро оказался некашерным - два свидетеля были близкими родственниками, и мне прищлось снова ему кольцо продать, для повторного, правильного действия].
Серебряных ложечек было 12. Я очень волновалась, что они превысят вес серебра, разрешенное к вывозу. Тем более, кроме них у меня был еще половник. Но ничего, все прошло. Только после нескольких месяцев жизни в Израиле от 12 осталось 5, сама не знаю почему. Тогда я их спрятала и решила, что пользоваться ими, все равно что выбросить. Так они и лежали без пользы, пока я не решила их понесногу раздавать детм. Раздала две - осталось тоже две (как же это?)

У бабушки Розы ничего ценного не было. Мне она завещала свой халат. Халат был старый байковый, укрывшись этим халатом бабушка моя иногда спала вечером, пока ей лень было раздеваться. После ее смерти я задумалась, что мне мне с халатом делать. Выбросить никак нельзя - бабушкино наследство. Укрываться халатом я не люблю. Положить на полку и забыть - жалко.
Я его разрезала и сшила из него одеяльце, на котором сделала апликацию из лоскутов - бабочки, цветочки, и большая птица. Все время оно в доме для чего-то используется.

Свобода выбора

Ехала вчера на урок.
И под впечатлением мириного романа стала размышлять о том, как, интересно, моя душа выбирала себе работу в этом мире. И представилось мне...
Комната такая старомодная, с камином, дальние углы комнаты тонут в темноте, а перед камином, освещенный красно желтыми, мягким светом камина и свечей сидит в кресле высокий худой человек с трубкой. И не то, чтобы обязательно еврейской внешности, но, как говорится, просто интеллигентного вида.
Он прочищает трубку и смотрит на меня немного устало.
- Ну, что же, - говорит: пришла за новым назначением, ну так садись, обсудим.
Я сажусь напротив него в удобное кресло.
Здесь и сейчас решается судьба моей земной жизни, но меня это не особенно напрягает. Ведь я еще пока вне нее, и смотрю на эту жизнь и на прошлые свои жизни как бы издалека, как в кино.
Человек закуривает трубку и прищуривается:
- Ну, чего бы тебе хотелось?
Я мнусь. Неудобно выпрашивать чего ни будь особенного. Да и я знаю, что сложные роли требуют очень большого напряжения. А я лентяйка.
- Мне бы чего ни будь попроще. Без подвигов и самосожжений, если Вы меня правильно понимаете…
- Ну, по поводу тяжелых жизненных условий, и физических страданий, это можешь не беспокоится. Почти никому в этом периоде не раздают. В некотором роде, очередной зачет по ним сдан.
- А нельзя ли мне в религиозную семью, чтобы с детства расти в хорошем месте?
Лицо моего собеседника выражает недоумение. Он протягивает руку и в ней сама собой оказывается моя папка. Дым от трубки поднимается над ним пока он листает ее задумчиво. Потом поворачивается ко мне:
- Да нет, ты же из деятелей, а в этом поколении деятелей в религиозные семьи не посылают. Тут надо выковыривать свет из глубин. И пока у тебя в деле нет никакого серьезного упущения, чтобы перевести тебя в слабую группу. Так что придется поработать. Могу только предложить хорошую еврейскую семью, не больше. Он еще полистал мое дело. Да, конечно, ты довольно ленива, в нееврейской семье не потянешь.
- А нельзя ли, хотя бы в Израиле родиться?
Человек закрыл мою папку, широким жестом отбросил ее назад в небытие, затянулся, выпустил клуб дыма и сквозь дым улыбнулся мне широко и ласково:
- Любишь Израиль? А? Ну так ты туда приедешь….

Тем временем я, торопясь на урок свернула налево под носом у другой машины, и шофер, совершенно вышедший из себя от такой наглости обозвал меня «бат зона». Ну, ничего, подумала я. Конечно я была неправа, и хорошо, что он сказал мне все, что он обо мне думает, это лучше, чем если бы он эту злость копил до вечера и сорвал на жене.
На урок я опоздала не сильно.
Рав Козовский рассказывал о том, что в "קל"ח פתחי חוחמה" Рамхаль говорит, что у каждого человека в мире есть мазал. У евреев это означает то, что изначально ты находишься под определенным типом управления, и это не дано тебе изменить. Кто-то под управлением «тов ве-ра» (суд), а кто-то под управлением «гилуй йехудо» - и это не зависит от нашего выбора. В первом случае человек должен отстранятся от зла, убегать от него, а во втором – сражаться с ним.
Лень, однако.